Я антрополог и много езжу в экспедиции, для исследований мне положено идти куда-то в народ. Последние несколько лет я работал в разных городах, и крупных, и небольших, от Москвы и Петербурга до Калуги и Тихвина. Мой главный материал — наблюдение за жизнью в городе, разговоры с людьми. И я все время задумывался о том, как город меняется. Город начала XXI века совсем не похож на город первой половины XX века, но многое остается неизменным. Об этом свойстве города и меняться, и сохраняться одновременно я хочу сегодня поговорить.

Воображая современный город и его социальную жизнь, мы, как правило, подразумеваем большой город. Говоря о современности города, мы имеем в виду, что он включен во все мировые, экономические, социальные, технологические, культурные тренды текущего момента. Жители современного города видятся нам подобными себе или нашим детям, современными и компетентными в новациях. Если не считать мигрантов, мы представляем их себе дизайнерами, IT-специалистами, хипстерами, студентами, подростками, реже нам видится образ бизнесмена и офисного менеджера.

Симптоматично, что наиболее влиятельные в теоретическом отношении труды ХХ и XXI века о городе, начиная с Георга Зиммеля и Макса Вебера, написаны именно о крупных городах.

В этом списке либо словосочетание "большой город" включено в название, либо названия городов, о которых идет речь, говорят сами за себя. Прошлогоднее издание института «Стрелка», сборник «Горожанин», тоже имеет подзаголовок «Что мы знаем о жителях большого города».

Итак, под городом мы понимаем большой город. Под горожанином мы по умолчанию понимаем похожего на нас человека, через которого проходят ветры современности.

Но столь же современной, в буквальном смысле слова, является реальность других, маленьких городов. В России их можно условно назвать провинциальными, хотя, конечно, это понятие очень размыто и связано с большим количеством разных культурных смыслов.

Это города, которых устойчивыми и влиятельными остаются те социальные структуры и поведенческие паттерны, которые в мегаполисах либо невидимы, либо воспринимаются как маргинальные и отживающие свой век. В них сохраняются элементы сельского быта и габитуса ( габитус — система социальных предрасположенностей человека), жизненного стиля. В этих городах, как правило не модельных для социальных городских исследований, рецепция новейших влияний эпохи лишена заданной нормативности. В них новые сущности преломляются через уже существующие социальные структуры.

К примеру, в наших исследованиях мы встречались с тем, что при переселении из ветхих частных домов в новые многоквартирные, двух- и трехэтажные, жители требуют, чтобы им под окнами выделили кусок земли для разведения огорода. Дело не в том, что им не выжить без тех нескольких килограмм морковки и лука, который они там посадят. Огородничество входит в их привычный габитус.

В некоторых городах в Татарстане, в частности в Болгаре, была проблема с коровами. Жители хотят держать коров. Не все, но некоторые. А в городах делается благоустройство, стелятся тротуары, по которым, в представлениях городских чиновников, должны ходить не коровы, а элегантные, легко одетые люди, женщины на каблуках. Возникали конфликты, вплоть до того, что кто-то из высших представителей местной власти лично ездил арестовывать коров за их выпас в неположенном месте. Это курьезное противостояние метафорически показывает столкновение традиционного уклада и урбанизации в небольшом городе.

В моем исследовании мы столкнулись с еще одним интересным феноменом. Сегодня в городах активно обустраивают набережные водоемов, оборудуют пляжи. И многие люди, в особенности женщины, отказываются в них купаться. К примеру, так наши респонденты отвечали на вопрос о купании на новом пляже в парке города Арск:

Конечно, люди купаются, но эти практики построены по-другому. Как правило, люди выезжают на машине куда-нибудь за город, на озеро или реку. В маленьком городе плотность социальных связей очень высокая. Поскольку тебя знает весь город — купаться, раздеваться на людях нельзя, неудобно. Когда стояла хорошая погода и количество людей, которое пришло на пляж в «Казан су» в Арсе, стало на порядок больше, люди стали купаться активнее, потому что возникла та самая привычная жителям мегаполисов толпа, в которой можно немного затеряться.

Такие реакции характерны не только для совсем небольших городов, вроде 20-тысячного Арска. Я приведу пример из нашего исследования в другом городе, северном, промышленном, очень неэкологичном, городе Норильске, в котором 150 тыс. жителей.

Норильск

На главной улице Норильска недавно построили большой торгово-спортивно-развлекательный комплекс. В другом конце этой осевой улицы — исторический, сталинский, парадный центр города, где расположена и городская власть, и власть «Норильского никеля». В новом центре помимо прочего есть аквапарк, что редкость для русских городов с таким количеством жителей. Тем не менее, аквапарк не пользуется популярностью.

Норильчане — люди продвинутые. У них двойной отпуск, у многих оплачиваемые полеты, они летают по всему миру и знают, что такое аквапарки. Но у себя в городе, в аквапарке, который застекленной стороной выходит в торговый центр, купаться неловко. Даже в 100-тысячном городе у человека есть ощущение, что все его знают.

Представления и практики, связанные с режимами публичности, приватности, анонимности в общественных пространствах, сильно отличаются в больших и маленьких городах. Арск, о котором я говорил — хороший пример для иллюстрации этих различий. Это маленький город с большим процентом татарского населения, с превалированием традиционного уклада и понятий. Кафе в Арске днем пустуют. Респонденты говорили, что днем в кафе ходить неприлично, поскольку если ты женщина — окружающие подумают, что ты не умеешь готовить, а если мужчина — что твоя жена не умеет готовить или ты с ней поссорился. Жителям больших городов такие рассуждения кажутся смешными и немного диковатыми.

Неудобство и стеснение доставляют не сами действия, к примеру, купаться в общественных местах или обедать днем в кафе, но оценка твоих действий окружающими. Для того, чтобы избежать возможных пересудов, жители небольших городов бегут от такого контроля в соседние города.

Жители небольшого поселка городского типа Уруссу предпочитают проводить свой досуг в соседнем городе Октябрьский. Не только потому, что он в 10 раз больше, хотя это тоже важно, но и потому, что там их никто не знает.

В конце 90-х — начале 2000-х я занимался молодежными движениями и субкультурами. Мы с коллегами исследовали, как развитие молодежных субкультур, столь бурное в больших городах, происходит в провинции. В Москве, в Петербурге, в Екатеринбурге, в Казани представлен весь спектр субкультур, каждая из которых хорошо знает, в каких она отношениях со всеми остальными, и хорошо представляет себе все поле молодежных, неформальных движений. Каждый знает, кто тебе друг, кто враг, в кого ты можешь переквалифицироваться, когда тебе надоест быть панком, металлистом или еще кем-то.

В небольших провинциальных городах ситуация была иная. Там всегда было ровно две субкультуры. Например, металлисты и рейверы. Почему две? Потому что для противостояния больше не надо. Есть две субкультуры, представители которых, естественно, между собой дерутся. Классическая ситуация — они дерутся на мосту, потому что всегда люди, живя на разных берегах реки, бились на этом мосту. Таким образом реализуется традиционная схема. Известно, что и в больших городах с этническими районами, например, в Нью-Йорке, очень часто район города, этническое сообщество и определенный вид молодежной субкультуры накладываются, проецируются одно на другое.

В небольших городах наиболее заметный аспект городского разнообразия состоит в том, что в текущей современности одновременно уживаются множественные социальные диспозиции, сценарии и практики, в том числе воспринимаемые нами как инновативные и, наоборот, как консервативные.

Однако было бы несправедливо сводить городское социальное разнообразие к разнице между большими и маленькими городами. В социальной реальности каждого отдельно взятого города разнообразие состоит в том, что одни и те же феномены современности, такие как дигитализация, медиализация, создают различные, в том числе прямо противоположные социальные эффекты:

1. Виртуализация / Запрос на новые способы взаимодействия

Так, цифровая самодостаточность, позволяющая современному горожанину, не отрываясь от гаджета, обеспечить себя всем необходимым, от еды и заработка до человеческого общения и духовной жизни, одним из своих эффектов имеет цифровое опосредование всего офлайнового, натуры. Человек видит посещаемые им самим места через публикации в собственном Instagram, а не в живую, любуется собственным ребенком посредством им же сделанной фотографии в соцсетях. Люди уходят в виртуальную реальность.

Однако одновременно, в связи с теми же процессами цифровизации, существует и противоположная тенденция. У горожан растет запрос на места, поводы и способы взаимодействия в реальности, будь то публичные лекции или молодежные бары, посещение барахолок или посещение политических протестных митингов.

2 . Социализация/ Право на одиночество

Давая человеку неисчерпаемые ресурсы для социализации и коммуникации, город в то же время предоставляет ему возможность реализовать так называемое право на одиночество, о чем недавно написал Виталий Куренной в сборнике института «Стрелка». И то, и другое в высокой степени востребовано. И то, и другое есть в городской реальности и определяет самоощущение современных горожан.

3. Расширение публичности/ Конфиденциальность и приватность

Один тренд — запрос на публичность, и как следствие, энергичное расширение публичной сферы, рост числа и разнообразия общественных пространств и мероприятий, погруженность горожанина в социальные сети. Одновременно с этим противоположная тенденция — обострение чувствительности в вопросах безопасности, защищенности, privacy, коммуникативной дистанции. В общественных и публичных пространствах используются различные стратегии приватности и анонимности.

4. Космополитизм/ Локальная идентичность

Есть мнение о том, что в современном мире, особенно в городском контексте, в связи с развитием информационных технологий, новых медиа, человек лишается основания. Темп жизни учащается, идентичность размывается. В качестве возможного следствия этого явления, мы наблюдаем, с одной стороны, развитие транслокальности, транснационализма, космополитизма. С другой стороны, мощный рост символической ценности локальных идентичностей, тем более этнических и национальных особенностей, и возрастающий спрос на риторики и практики памяти.

Специфика современной городской социальности ускользает от интерпретатора, будь то социолог или урбанист, поскольку в арсенале городских социальностей всегда найдется что-то иное, с большой вероятностью полярное по отношению к тому, на чем построена та или иная концепция. Социосфера современного города, города вообще и каждого отдельного, подобна фантастическому острову Псоя Короленко, где можно найти любые когда-либо созданные артефакты человеческой культуры: и Басе, и колбасе. В общем, у нас есть все.

Современное городское социальное разнообразие не равнозначно гетерогенности городского населения, и как следствие, городского пространства, о которой писали представители чикагской школы, в частности Роберт Парк и Луис Вирт. Разнообразие города — это не только разнообразие множества различных классов, групп и сообществ, привносящих в городской универсум мозаичное многообразие жизненных стилей, повседневных практик и ценностных ориентиров. Это так же разнообразие реализуемых людьми социальных процессов, структур, конвенций, габитусов и практик, необязательно закрепленных за той или иной группой.

Приведу в пример бездомных. С одной стороны, всем понятно и очевидно, что бездомные — это определенная социальная группа. Ее можно описать, изучать как социальную группу по всем параметрам, по которым социологи привыкли это делать. С другой стороны, современные исследования, в частности проводящиеся в Москве, показывают, что бездомность — это определенный стиль существования, которому может некоторое время следовать любой человек, если ему зачем-то понадобилось. Например, он скрывается, или по каким-то другим причинам. Есть не только социальная группа, но и опция, жизненный стиль, социальная роль, быть бездомным. Теоретически в этой роли по желанию или без желания может оказаться каждый.

Семинары и открытые лекции на тему "Социальность и архитектура" в рамках воркшопа "Весенний МАРШ 2018"

Что мы понимаем сегодня под словом «социальность», как общество и государство формулирует задачи и проблемы социального, как это отражается на архитектуре — новые потребности и старые формы Участники – профессионалы разных специальностей (архитекторы, социологи, социальные работники, педагоги, философы, культурологи), участники воркшопа, представители ДК и молодежных центров