Локальная идентичность и культура участия

Поговорим о музейных и выставочных проектах, которые появляются снизу и исходят не от государства, а возникают благодаря местным сообществам. Это, как правило, инициативные проекты, даже если они разворачиваются государственных и муниципальных площадках. Большие музеи с крупными спонсорами и заказчиками работают с универсальными ценностями, через небольшие местные музеи выражаются локальные нужды и ценности. Такие проекты рождаются благодаря осознанию собственной идентичности и желанию определить свое место в общей истории. Они позволяют сохранять разнообразие внутри глобального мира.

Некоторые черты присущи всем сюжетам, о которых пойдет речь, от Владивостока до Нью-Йорка. Все они основаны на серьезных междисциплинарных исследованиях, связанных с локальной историей, спецификой, идентичностью, и того, что можно назвать социальным капиталом территории. Это исследования связей и отношений, которые существовали, трансформировались, иногда прерывались и разрушались на конкретной территории. , а также анализ и решение, что следует восстанавливать и экспонировать. Все эти проекты связаны с возникновением различных социальных инициатив и практик, с решением разных социальных проблем. Очень многие из них работают с травмами, которые различные сообщества пережили на том или ином этапе своей истории.

Практически все локальные музейные и выставочные проекты предполагают создание общественных пространств, в которых происходит рефлексия о связях и отношениях между людьми. В этих пространствах могут происходить дискуссии, презентации, традиционные местные практики, всё, что угодно. Почти все локальные проекты ориентируются на культуру участия, что означает деятельное осознанное включение людей в музейные и социальные процессы, возможность быть не только потребителями, но и созидателями культурного содержания, творцами того, что немедленно осознается как наследие. В России одной из первых инициатив, связанных с культурой участия, стал проект «Музейная долина» небольшого саратовского музея художника Павла Кузнецова. Этот музей находится в депрессивном, но культовом месте Саратова, над огромной исторической свалкой в овраге. Музейщики, социологи, художники, культурологи в буквальном смысле вскрывали культурные археологические пласты, извлекали то, что за десятилетия накопилось в этом овраге, и устраивали выставки. Проект «Музейной долины» вовлек в себя практически весь город.

Локальные музейные проекты исповедуют эмоциональный подход. Они не дают аудитории обезличенную хронологию событий, но стараются пробудить у людей увлечение, желание самим искать связанную с историей места информацию. В музейных практиках существует понятие, которое называется активация памяти. Почти мистическое представление о том, что у каждого человека сохраняется эмоциональная память о месте, которая передается через несколько поколений. Музей, создавая пространства определенного типа, активирует эту память, и люди чувствуют себя попавшими в машину времени. Почти все музеи, о которых сейчас пойдет речь, это такие машины времени, которые дают совершенно иной по сравнению с другими музеями способ и уровень вовлечения.

Наконец, практически все проекты такого рода не связаны со строительством новых музейных зданий. Организация музейного пространства тут связана либо с реставрацией, либо с приспособлением, либо с реконструкцией и, в меньшей степени, со строительством чего-то нового.

Нематериальное наследие и частные истории

Легитимация такого отношения к ценности локального контекста и местной идентичности произошла в 2003 году, когда в ЮНЕСКО приняли конвенцию по сохранению нематериального культурного наследия. Если обобщить, то в ней сказано, что любые проявления уникального образа жизни могут считаться наследием и, соответственно, музеефицироваться. Эта конвенция оказала огромную помощь проектам, связанным с музеями быта, народной культуры, фольклора, языка.

Вторым важным и знаковым событием для тех, кто занимается музеями, связанными с локальной идентичностью и с рефлексией по поводу местных ценностей, стало обнародование в 2010 году знаменитого манифеста выдающегося турецкого писателя и нобелевского лауреата Орхана Памука «Мой скромный манифест для всех музеев». Основная идея Памука заключалась в том, что великие национальные музеи, например Лувр, Эрмитаж, бывшие императорские коллекции, вообще все музеи, которые рассказывают об истории цивилизаций и народов, стали никому не нужны. Такие грандиозные музейные проекты Памук считает архаичными и устаревшими, потому что, на его взгляд, история отдельного человека может рассказать об истории цивилизации значительно больше и на более понятном языке. «Вопрос не в том, чтобы суметь рассказать, насколько богата китайская, индийская, мексиканская, иранская либо турецкая история культуры. Конечно, это тоже важно, но это не трудно. Трудно суметь показать в музее в том же масштабе, с той же силой и глубиной историю конкретных людей, живущих в этих странах сейчас». Музейщикам и местным активистам особенно полюбился вот какой тезис: «Средства и источники финансирования, предназначенные большим, величественным, символичным музеям, следует отдавать маленьким музеям. Эти деньги должны поощрять и поддерживать обычных людей в том, чтобы они превращали свои маленькие дома и маленькие истории жизней в музеи».

«Всё вокруг нужно превратить во фрагменты музея, — . писал Памук со свойственным ему максимализмом непрофессионального музейного работника. — Будущее музеев в наших домах». Раньше основополагающим литературным жанром был эпос, в нем отсутствует отдельный человек, а героем оказывалась всеобщая история. Теперь главным жанром стал роман — то есть истории конкретных людей. Свидетельство очевидца представляет больший интерес в сравнении с представлением внешнего исследователя, музейного куратора. Современный взгляд сфокусирован не на дворцах, а на обычных домах. Интересна не официозная большая история, а много маленьких историй. Не народ как безликая общность, а конкретные люди, отдельные личности. И поэтому — долой большие дорогие музеи, да здравствуют музеи маленькие и дешевые.

Эмоциональные музеи

В 2008 году Орхан Памук опубликовал роман под названием «Музей невинности». По сюжету юноша по имени Кемаль не может забыть свою возлюбленную Фюсун. Кемаль собирает всё, что связано с их отношениями, вплоть до окурков, которые оставались в пепельницах после того, как они занимались любовью. Он восстанавливает мир, в котором живет его тоска по утраченной любви. Орхан Памук решил развернуть эту придуманную им историю в жизни. В 2012 году он открыл в Стамбуле собственный Музей невинности. Для музея писатель выкупил здание в знаменитом и культовом районе старого Стамбула, который называется Джихангир, как по сюжету романа это сделал Кемаль. Так же, как и Кемаль, в этом музее Памук начал собирать различные вещи, бытовые предметы вроде посуды, мебели, велосипедов, старых граммофонов и окурков сигарет.

Музей невинности. Стамбул

Проект Орхана Памука трансформировался в нечто гораздо более масштабное, чем просто рассказ об истории утраченной любви. Музей невинности — это не иллюстрация к роману, но музей стамбульской идентичности, самобытности, музей тоски по старому городу и утраченной славе Османской империи. Вся эта предметная среда создала необыкновенно объемную картину духа Стамбула середины 20-го века с сороковых до семидесятых годов. Успех музея сильно превзошел ожидания музейных критиков, многие из которых были настроены скептически. В первые два года работы музея люди записывались на посещение за месяцы вперед. При этом сам Памук даже не присутствовал на открытии, поскольку покинул Турцию в связи c судебным преследованием в связи с его позицией по геноциду армян. Сегодня это стабильно посещаемый музей, который занял место в десятке лучших музеев Стамбула, где есть такие потрясающие пространства, как например Святая София, дворцовый комплекс Топкапы, археологический музей. И с ними в десятке лучших этот крошечный музей в старом покосившемся здании.

Музей невинности. Стамбул

Через два года после открытия, в 2014 году, Музей невинности получил от Европейского музейного форума титул «Европейский музей года». Есть еще один турецкий музей, который в 2008 году тоже получил это высокое звание — Музей Анатолийских цивилизаций в Анкаре. Это большой, традиционный по форме имперский музей, который, однако, тоже связан с проблемой поиска идентичности, но подходит к ней с другой стороны. Он был открыт в 1921 году по инициативе Кемаля Ататюрка, который хотел строить новую страну, обращаясь не к скомпрометированному поражением в первой мировой войне османскому или сельджукскому опыту, а опираясь на другие основы идентичности, которые могли бы служить бесспорным обоснованием величия современной Турции. Музей был основан? чтобы продемонстрировать стране и миру, что современное турецкое государство ведет свою родословную от древних хеттов, о которых вообще толком никто ничего не знал. Интересно сравнить эти два турецких «Европейских музея года»— огромный главный исторический музей Турции, один из богатейших музеев мира, и маленький, скромный и эмоциональный Музей невинности, посвященный всего лишь чувствам двоих не существовавших в реальности людей.

Музей разорванных отношений. Загреб

Похожая история у хорватского «Музея разорванный отношений», который возник в 2010 году и уже в 2011 году получил от Европейского музейного форума премию имени Кеннета Хадсона, человека, который заложил основы современной музеологии и музейного проектирования. Музей создали кинопродюсер Олинка Виштица и скульптор Дражен Грубишич после расставания, и начался он с выставки коллекций вещей, связанных с историей их личных отношений. После этой выставки тысячи обыкновенных людей, не художников, стали присылать им посуду, игрушки, массу всего с краткими аннотациями, почему именно это связано с их отношениями. В итоге Виштица и Грубишич сделали большую выставку, с которой объехали много городов мира, и после возвращения в Загреб открыли этот музей. Он пользуется удивительной популярностью, в неделю туда приходят десять тысяч человек. Нематериальная ценность, хранимая музеем — это человеческие отношения, которые показаны через обыкновенные предметы.

Пространство дома

Работа с идентичностью и местными ценностями обычно происходит в пространстве жилого дома. Интересно, что недавно Орхан Памук не надолго приезжал в Москву. Первым делом он пошел в Музей-квартиру Булгакова на Большой Садовой. Этот музей находится в бывшей коммунальной квартире, где четыре года жили Михаил Булгаков и его первая жена Татьяна Лаппа. В «нехорошей квартире» под номером 50 происходит действие романа «Мастер и Маргарита». Пространство дома стало культовым в конце 70-х годов, через десять лет после его первой публикации, когда поклонники писателя стали расписывать лестницу подъезда цитатами из романа, иллюстрациями, своими комментариями. В девяностые годы в подвале дома возник самодеятельный булгаковский музей и театр, которые существуют до сих пор, а в начале 2000-х годов в квартире появился московский муниципальный Музей Булгакова.

Дом на Большой Садовой. Москва

Новая жизнь музея началась пять лет назад, когда был проведен конкурс на концепцию и стратегию его развития. После конкурса в музей пришла молодая команда во главе с Петром Мансилья-Круз. Их идея была в том, что музей должен рассказывать историю дома и через нее общую историю булгаковской Москвы, того контекста, в котором существовало творчество писателя. Главным итогом этого концептуального конкурса стал выставочный проект, который называется «Дом на Большой Садовой». Дом на Большой Садовой — это целый мир, невероятно насыщенная культурная среда, которой уже 111 лет. Истории людей, которые жили во всех этих 53-х квартирах этого дома на протяжение 111 лет, дают необыкновенно интересный материал. Это истории о нашей жизни, о многообразии города и о материальных и нематериальных культурных слоях, которые создаем мы сами.

Москвовед и музейный проектировщик Дмитрий Опарин и другие краеведы и волонтеры взяли огромное количество интервью у жителей этого дома и у их потомков. И, включив их историческую память, волонтеры активировали невероятный процесс, самоорганизацию всех, кто имел хоть какое-то отношение к этому дому. Возникло сообщество людей, которые стали общаться между собой не только по поводу дома, нагруженного таким количеством смыслов, а вообще по тому, что в их семейной истории есть нечто общее. Дмитрий Опарин продолжил интервьюировать жителей и других примечательных домов и написал замечательную книгу, которая называется «Истории московских домов, рассказанные их жителями». Эти истории создают объемную картину московской жизни и нашей идентичности, в поисках которой мы находимся до сих пор.

С домом на Большой Садовой связаны судьбы множества замечательных людей. В нем жил театральный художник Георгий Якулов, у которого был салон, куда приходили Маяковский, Мариенгоф, Есенин. Именно в этом салоне Сергей Есенин познакомился с Айседорой Дункан. В доме есть три мастерских художников. В одной из них работал художник Петр Кончаловский, он написал в ней несколько знаменитых квартир, например, «Семейный портрет». Другая — наследственная мастерская скульпторов Рукавишниковых, авторов огромного количества памятников. Здание было построено владельцем табачной фабрики «Дукат» Ильей Пигитом, который был караимом. Племянница Ильи Пигита была эсэркой, и она поселила в этом доме Фанни Каплан, и та провела в нем ночь перед покушением на Владимира Ленина.

Музей Булгакова. Дом на Большой садовой. Москва.

В экспозиции музея собрано огромное количество фотографий. Оказалось, что на каждый из этих снимков может рассказать нечто важное, интересное, узнаваемое. Например, на разных семейных фотографиях запечатлена одна женщина, воспитательница Юлия Лазаревна, которая водила группу детей из этого дома. Эта женщина оказалась всеобщей знакомой и любимицей, у всех жителей сохранились общие детские воспоминания о том как, куда и зачем она их водила, что там пили, ели, на что смотрели. На некоторых фотографиях некто Андрей Кисляков, красивый полковник гренадерской дивизии, у которого тоже своя история. Его сын стал очень известным этнологом, специалистом по Средней Азии. На других снимках есть Георгий Костаки, известный коллекционер русского авангарда.

Воспитательница Юлия Лазаревна и дети из дома на Большой Садовой. 1956 г.

В течение всего ХХ века в нашей стране уничтожалось и унифицировалось любое естественное разнообразие — укладов, картин мира, судеб, По методологии, придуманной сотрудниками музея Булгакова в Москве, можно восстанавливать это разнообразие в деталях и частностях в каждом историческом доме. Музейщики создали полный алгоритм необходимых для этого действий: где искать архивы, описи, как работать с прессой и так далее. По результатам таких исследований музей запустил отдельный интернет-проект истории и антропологии дома на Большой Садовой, большой мультимедийный материал об истории каждой квартиры. Таким образом, музей Булгакова стал не только мемориальным пространством, связанным с жизнью и творчеством культового писателя, но и уникальным музеем московского разнообразия, которое, собственно, и есть — московская идентичность.

Музей Булгакова сотрудничает на концептуальном уровне с Tenement Museum в Нью-Йорке, посвященным истории иммиграции в Америке.. Он появился по инициативе группы антропологов, социологов, культурологов во главе с историком и социологом Рут Абрам, которые решили отдать должное миграционным процессам, критически важным для американской идентичности и формирования американской нации. Они решили, что такой музей нужно разместить в обычном доме в нижнем Восточном Манхэттене. Это был эмигрантский район, в котором люди жили в довольно тяжелых условиях. Смелый до провокационности Tenement Museum стал очевидной социальной и эмоциональной альтернативой официозному, туристическому и пафосному Музею иммиграции на острове Эллис.

Tenement Museum. Нью Йорк

Рут Абрам и ее компаньон Анита Джекобсон выбрали для музея не затронутый реконструкцией дом 97 на Орчард-стрит, . Они затеяли масштабное исследование истории всего квартала и здания, построенного около 1860-го года и давшего приют множеству иммигрантов. Слово tenement одновременно означает и многоквартирный дом, и обитель, убежище. Это очень важный символический эмоциональный акцент, который обозначает суть концепции музея и его миссии. В 1992 году была восстановлена первая из музейных квартир, в которой жила еврейско-немецкая семья, приехавшая в Америку 1878-м году. На сегодняшний день в музее шесть квартир, репрезентующих итальянскую, еврейскую, латиноамериканскую, польскую, китайскую волны иммиграции. В этих интерьерах скрупулезно воспроизведены жизненные пространства, уклады, варианты и способы адаптации к непростым переселенческим условиям . Фотографии квартир (они же — экспозиционные пространства) не вполне передают магию музейного гиперреализма, когда каждый предмет стоит на своем месте и невозможно ничего переставить. У посетителей возникает удивительное впечатление, что люди только что ушли из комнаты. Вот квартира итальянской семьи Бальдицци, а вот — еврейской семьи Левиных, и вот их кухня. И ты будто готов сесть за этот стол и отведать этой халы.

Tenement Museum. Нью Йорк

Музей пользуется необыкновенной популярностью не только потому, что в нем были созданы насыщенные смыслами и содержанием рефлексии по поводу важнейших для американцев явлений и ценностей — таких, как этнокультурное разнообразие, адаптация, сотрудничество, солидарность. Другая составляющая его успеха — в том, что музей реализует огромное количество социальных программ. Каждая экскурсия по музею — это экскурсия не только по самому дому, но и по кварталу. Любая экскурсия намеренно переводится в дискуссию по поводу иммиграции, ее ценностей и связанных с ней проблем. Каждый год 44 тысячи студентов проходят через разные курсы, связанные с социальной работой в этом музее. Здесь читают лекции, работают языковые курсы для иммигрантов, в которых используются музейные экспозиции. «виртуальные экскурсии» с историей эмиграции. Образ жизни в данном случае есть абсолютная ценность, с которой музейщики очень эффективно работают.

Еще один важный музей, в центре которого человек как житель дома — Музей народного быта на полуострове Бюгдей, в Осло. Помимо него, на полуострове расположено большое количество разных музеев, в том числе Музей викингов, музей Кон-Тики и Тура Хейердала, даже Музей Холокоста. Но среди них самый содержательный и интересный, безусловно, Музей народного быта. Это огромная территория, на которой представлены все районы Норвегии. При всей масштабности, отдельные пространства этого музея — камерные и эмоционально насыщенные, наполненные вниманием к человеку, к которому призывал Орхан Памук. Так, , на старом деревянном доме сохранилась надпись «Меня построил Торгаут Фивил». Начертание рун и построение фразы позволили лингвистам датировать надпись 1250–1300 годами. Мало того, что дом прожил больше 700 лет, мы еще и точно знаем имя строителя и, скорее всего, хозяина. Вообще, биографии обитателей большого дома под названием Норвегия для Музея народного быта не менее важны, чем артефакты и раритеты.

Музей народного быта. Осло

В музейных домах гиперреалистично, как в Tenement Museum, воспроизводятся разные жизненные уклады. Вот, например, ферма, где жила семья, муж с женой и четверо детей. Мы подробнейшим образом узнаем биографию этих людей. Мы заходим в их дом, в нем сидит музейный работник в костюме, это не просто ряженый человек. Он занимается своим делом, он может тебя накормить, напоить, что-то рассказать. Он как раз тот самый человек, о котором идет речь в этих экспликациях. Мы заходим на кухню, в ванную, видим эти липучки с налипшими на них мухами и брошенный перед зеркалом помазок, и мы все это вспоминаем и узнаем.

Музей народного быта. Осло

Эти экспликации и экспозиционные ходы, связанные с местной идентичностью, удивительным образом транслируют не только местные, но и универсальные ценности. Эффект перемещения во времени и пробуждения эмоций достигается за счет технологии музейного гиперреализма, активирующей поколенческую память. «Активирование памяти» — важный тип музейной коммуникации. Считается, что каждый человек хранит в своем «историческом подсознании» опыт нескольких поколений. Если удается этот опыт оживить, посетитель испытывает необыкновенно сильное чувство узнавания давно забытого или обретения чего-то потерянного. «Вспомнить все» помогают сотрудники музея, которые «живут» внутри домов — готовят, убирают, работают в саду. Они же увлекательно рассказывают посетителям о тех, кто здесь жил или мог жить.

Самая удивительная часть этого огромного музея –многоквартирный дом, построенный в 1865-м году на улице Весселс в Осло. В 1998 году страховая компания, владевшая домом, приняла решение построить на его месте новое здание, а старый дом в сотрудничестве с музеем перенести на полуостров Бюгдей и устроить в нем экспозицию, рассказывающую об истории Норвегии через историю его обитателей. Дом был разобран, в пяти контейнерах перевезен на полуостров и там построен заново из тех же материалов и по технологиям середины девятнадцатого века. Процесс его воссоздания получил отражение в отдельной экспозиции о норвежской архитектуре, технологии, инженерных системах 60-х годов 19-го века.

Многоквартирный дом 19 века с улицы Весселс, 15. Музей народного быта. Осло.

В этом доме жили инженеры, чиновники, средний класс. При его реконструкции была проведена огромная исследовательская работа по изучению биографий всех этих людей вне зависимости от их социального статуса. Музейщикам известны судьбы практически всех жильцов, и от стенда «Симпатичные и хорошие люди» просто невозможно оторваться. Рассказ о никому не известной вдове Каспаре Ульсен и ее дочери Ингеборге, вселившихся в дом в 1905 году, увлекает не меньше, чем о жившем здесь с 1891 года студенте Олафе Брохе, впоследствии профессоре славистики и генеральном секретаре Академии наук.

Но главная заслуга кураторов — воссоздание восьми квартир разных времен. По сути, это новый язык описания истории страны (а получается — всей Европы) конца ХIХ — начала XXI века. Выбрано восемь временных отрезков и для каждого реконструирована среда обитания человека. Если удается найти подходящих персонажей в домовых книгах Wessels gate, 15, квартиры «населяют» реальными людьми. Если нет — создают не только среду, но и героя, который наверняка жил бы в этом доме в означенное время.

Интерьер "Кукольный домик". Музей народного быта. Осло.

Биографиии «вымышленных» жильцов разрабатывали серьезные социологи, антропологи и историки. Первая открытая квартира — это жилище людей «придуманных», героев пьесы Ибсена «Кукольный дом» Торвальда и Норы Хельмер. Если бы эти герои существовали в реальности, они скорее всего жили бы в таком доме. Планировку квартиры и ее обстановку удалось воспроизвести благодаря ремаркам Ибсена. Но некоторые важные детали «додумали» кураторы и эксперты. Так, в квартире героев Ибсена есть балкон. Скорее всего, супруги Хельмер выбрали бы именно квартиру с балконом, поскольку их дочери оттуда могли бы наблюдать шествие в день национального праздника Норвегии, проходившее как раз по улице Вессельс. Дело в том, что девочкам в те времена было запрещено участвовать в уличных мероприятиях. Музейщики не только точно воспроизвели интерьеры квартиры, в которой живут представители среднего класса, но и попытались соответствовать духу пьесы. Все стили представленных здесь мебели и элементов декора обязательно с приставками «нео» или «псевдо»: неоготика, псевдорококо, неоренессанс, необарокко. Ибсен говорит об имитации чувств и отношений, невыносимых для его Норы, — музей показывает имитацию стилей.

Интерьер Эвелин Берг. Музей народного быта. Осло

Еще одна квартира-веха — 1935 год, время господства одновременно мистики и рационализма, подъема норвежской социал-демократии и распространения идей фашизма, массовой безработицы и ожидания перемен. В изысканных апартаментах в стиле европейского функционализма (школа «Баухауз») живет молодая женщина по имени Эвелин Берг. Она — врач, в студенческие годы вышла замуж, но скоро развелась. Эвелин — фигура противоречивая, эмансипе с неудавшейся личной жизнью. Она предпочитает простую обстановку, но читает модные женские журналы, придерживается радикальных взглядов, хотя происходит из традиционной буржуазной семьи. Ее квартира спланирована и обставлена по книге популярного в те годы архитектора Бернта Хейберга «Как бы нам хотелось жить» и журналу «Дом и сад». Это все любимое чтение норвежских женщин 1930-х.

Интерьер 1965 года. Музей народного быта. Осло

Сильнейшее впечатление производит квартира, репрезентирующая Норвегию (и, как выясняется, мир) 1960-х. Здесь обретается вымышленное, но сверхтипичное семейство. Муж работает инженером на городской электростанции. Жена — дипломированная секретарша. У них двое детей. 1960-е годы в Норвегии — «десятилетие оптимизма», у нас — хрущевская оттепель. И в Норвегии, и в СССР — строительный бум. Сходная общественная атмосфера порождает схожесть сред обитания. И вот, в квартире среднего норвежского инженера, мы видим до боли знакомые приметы времени наших отцов и дедов. Торшер, кресла на тонких ножках, черно-белый телевизор, сменивший пианино в качестве символической доминанты жилища, книжные полки с рядами однотипных корешков собраний сочинений (подписные, наверное, как в СССР). Глядя на все это, думаешь: «Мы жили так похоже, отчего же сейчас все так по-разному?»

Шедевральная экспозиция — квартира пакистанские иммигрантов 90-х годов. Для того чтобы воссоздать образ жизни и быт этих людей, кураторы поехали в экспедицию Лахор за специфическими предметами мебели, покрывалами, занавесками и тому подобным. Итог — невероятно достоверная среда. В телевизоре в гостиной идет индийский боевик, в старом компьютере с подслеповатым монитором открыт пакистанский сайт. Музей предлагает этот уклад как культурную ценность. И это не политкорректность ради политкорректности, а ответственный подход к музеефикации наследия. Быт пакистанских мигрантов в Норвегии существует, и его нужно воспроизвести, показать со всем уважением к их образу жизни. К сожалению, пока невозможно представить реконструкцию быта таджикских гастарбайтеров в Музее современной истории России, потому что никто не осознаёт чужой, да и свой образ жизни как культурную ценность.

В Музее народного быта возникает ощущение истории как процесса непрерывного развития, происходящего в результате сложения ежедневных усилий миллионов так называемых простых людей. Здесь посетитель начинает чувствовать себя не объектом истории, которым манипулируют, но субъектом, источником изменений. Такого рода самоощущение необыкновенно важно для модернизационных процессов, где бы они ни происходили.

Кейс Музея народного быта в Осло чрезвычайно важен с точки зрения технологий музейной работы с локальными контекстами, опыта создания репрезентационных пространств, адекватных местным ценностям. Отсылаю интересующихся к его подробному разбору в моей статье «Большая история маленьких людей».

Гений места

Недавно в России была запущена программа поддержки региональных музейных инициатив, концептуально ориентированная на манифест Орхана Памука, с которого мы начали наш разговор. Это грантовый конкурс Российского фонда культуры «Гений места. Новое краеведение». Под новым краеведением подразумевается философия места, помогающая "осознать его специфику, идентичность и отличие от любой другой территории". При этом, как утверждают разработчики программы "в фокусе локальной истории всегда оказывается в первую очередь конкретный человек, частная и семейная история".

Программа «Гений места. Новое краеведение» движется с востока на запад страны. В прошлом году конкурс проводился в Сибири, и сейчас решается вопрос о том, чтобы его провести в Волжском регионе. Это реальная возможность найти внебюджетную поддержку для проектов, которые связаны с локальной идентичностью, с восстановлением прерванных в 20 веке социокультурных связей и отношений. Участниками конкурса могут стать и традиционные музеи, озабоченные переинтерпретацией своих коллекций, и отдельные выставочные проекты, и новые независимые музейные институции. Уже поддержано несколько ярких проектов, которые стоит упомянуть.

Проект Приморского государственного музея имени Арсеньева во Владивостоке «Открытые морские залы. Тихоокеанское время» — один из самых показательных в рамках этой программы. Это не просто выставка, но еще и прообраз музея океана, которого так ждут в регионе. Кураторы предъявили связь с океаном как важнейшую составляющую владивостокской и, шире, дальневосточной идентичности. Причем основывались они на семейных историях прежде всего. Главное содержание экспозиции — интервью с моряками рыболовного флота, пассажирских и научных судов, с членами их семей, бытовые вещи и фотографии из семейных коллекций. И, самое главное , эмоциональная память горожан. Город всегда жил в четырех основных состояниях: это расставание, ожидание, возвращение и встреча. Их смена и представляла собой специфический жизненный цикл владивостокцев. Кураторы проекта овеществили эти эмоциональные, психологические состояния и сделали их разделами музейной экспозиции. В четырех залах возникла полифония голосов, вещей, привезенных моряками их дальних странствий, кадров кинохроники, фотографий, радиоэфира 1970–1980 годов. При этом предметы быта, сувениры и названия кораблей приобрели качества главных символов и знаков времени, приморской культуры и идентичности.

Открытые морские залы. Тихоокеанское время. Владивосток

Получилась необыкновенно эмоциональное музейное высказывание. Так получается всегда, когда куратор работает с человеческим опытом и размещением его в контексте большой истории.

Экспозиция произвела огромное впечатление на местное сообщество. Горожане поняли, что музей может говорить с ними на человеческом языке и на интересующие их темы. В ходе работы над проектом в городе возникли новые сообщества, завязались и восстановились важные социальные связи. Таким образом, проект сработал на увеличение социального капитала. Сходные процессы — возникновение соседских сообществ, связанных с «Домом на Большой Садовой», — происходят вокруг московского Музея Булгакова.

Еще один грантополучатель конкурса «Гений места. Новое краеведение» — «Чердачная история» Амурского областного краеведческого музея имени Новикова-Даурского в городе Благовещенск. Замечательное здание этого музея принадлежало до 1917 года немецкой фирме «Кунст и Альберс». Здесь располагался огромный, знаменитый на весь Дальний Восток, магазин колониальных товаров. Вокруг этого общественного пространства и внутри него бурлила жизнь. Единственное помещение, хранящее память этого в прошлом культового места, — музейный чердак, где мало что изменилось с начала ХХ века. В этом эффектном пространстве создана экспозиция, посвященную истории здания, судьбам его бывших владельцев, людей с невероятно насыщенными биографиями.

Амурский областной краеведческий музей имени Новикова-Даурского

Музейщики постарались представить все аутентичное, что там осталось, вплоть до фрагментов балок и перекрытий, выявить культурную, содержательную, историческую ценность тех фрагментов подлинности, которые здесь осталась. Попутно сам чердак как бы унаследовал историческую функцию места — он стал общественным пространством, претендующим на статус культового. Теперь, после реконструкции, здесь проводятся дискуссии, посвященные городской жизни, выступают художники, поэты, музыканты. При дефиците общественных пространств, существующем везде в России, открытие исторического музейного чердака изменило тонус жизни города. Новое пространство основано на подлинности, преемственности, городской идентичности. Проект спровоцировал настоящее «чердачное» движение, поскольку выяснилось, что во многих домах чердак — очень сохранное место, иногда единственное, куда не врывается время и ничего не разрушает, где может сохраниться что-то подлинное, изначальное. Уже появилось несколько «чердачных» проектов и в Благовещенске, и в других городах России.

Открытые лекции в рамках воркшопа "Весенний МАРШ 2017".