Галерея в Луковом

Первый мой экспозиционный проект относится к 1983 году. Это была выставка в Центральном доме архитектора в Москве. Мы показывали работы японского архитектора Кисё Куросава. А через 6 лет я уже работал с Третьяковской галереей над выставкой Любови Поповой. Мое архитектурное образование позволяет мне выступать как проектировщиком пространства, так и дизайнером экспозиции, а нередко и куратором.

Свой рассказ я начну с галереи, которую мы с Георгием Солоповым спроектировали в 1993 году. Поскольку это были ранние постсоветские времена, то заказ пришел не напрямую от владельца галереи, а через некий «Артпроект», который собирал такие запросы и распределял между разными архитекторами. Соответственно всю функциональную программу нам пришлось придумывать самим. Участок располагался в Луковом переулке — самый центр Москвы — между двумя жилыми зданиями XIX века в промежутке шириной 3,6 метра. По моде того времени нужно было нашу вставку декорировать в соответствии с историческими соседями. Кто-то до нас уже предложил вставить в этот промежуток 5 этажей обычной высоты. Получались такие пеналы с глубиной в 3 с лишним раза превышающей ширину, соответственно с огромными проблемами освещения и невозможностью разместить экспонаты иначе, чем на уровне глаз и то с ограничениями в размерах. Мы предложили отказаться от перекрытий на всю высоту, наверху организовать фонарь верхнего света, а в площадку для осмотра превратить лестницу, чьи марши перекидывались от угла к углу, так что при наложении в плане формировался «Х». Получалось, что посетитель, войдя с улицы, тут же видел перед собой подъём наверх: проход по диагонали, лестничная площадка, растянутая на ширину корпуса, и следующий подъем в перекрестном направлении. Суммарная площадь стен для экспозиции — около 200 кв.м, при чем разместить произведение можно было на любой высоте, выстраивая особые отношения зрителя и работы. Конечно, эксплуатация такого пространства сложнее и повеска требовала бы работы альпинистов, но выигрыш по сравнению с пеналами не вызывает сомнения. Я еще упоминал требования к фасадам — мы их купировали размещением пожарных лестниц, поскольку они были необходимы. Эта сюита лестниц прошла согласования, но соседний домик заняла партия ЛДПР и воспрепятствовала освоению существовавшей «щели».

Павильон в Абу-Даби

В 2007 году мне довелось поработать для музея Гуггенхайма. Его директор просил разработать выставочный павильон в Абу-Даби на берегу канала. В городе сегодня присутствуют многие мировые культурные бренды, а их здания в основном спроектированы западными звездами архитектуры. Масштаб данного заказа по сравнению, предположим, с филармонией Хадид, не велик — 2500 кв. м. Проект выполнен вместе с Андреем Савиным.

Реагируя на форму участка, мы придумали фигуру похожую в плане на ладонь с расставленными пальцами или пальмовый лист. Сам зал занял 3 центральных «пальца» — 1200 кв.м. Однажды Николас Серотай директор Тейт поделился со мной соображением, что такой размер идеален для выставок-блокбастеров, поскольку обеспечивает баланс затрат на строительство/перевозку и дохода. Вторая половина павильона уходила под технические службы, кафе, магазин, также в соответствии с ТЗ были предусмотрены мастерские для художников-резидентов. Наша формальная концепция, нарушала негласный закон о том, что искусству нужна прямоугольная «белая коробка» с кран-балкой поверху. Но поставить строение 30Х40 метров, окружив еще дополнительными пространствами, там просто было невозможно. К тому же любая выставка в таком ангаре требует строительства каких-то перегородок, ведь готовой повесочной площади получается всего 140 кв.м. При усложнении же формы, периметр удлиняется и соответственно обеспечивается более широкие изначальные возможности, а также экономия бюджета каждой конкретной выставки. В Граце вот есть замечательный выставочный зал, построенный Питером Куком, кто-то называет это здание морским ежом, кто-то огурцом. Там зал простой формы, но в нем нельзя ничего сделать дешевле 200 тысяч евро.

Важную роль для нас в этом проекте играл свет. Мы решили, что надо использовать «полицейское» стекло, которое становится непрозрачным для тех, кто находится с более освещенной стороны. В южном городе, с солнечными днями и черными ночами наш павильон становился бы просматриваемым снаружи к вечеру. Еще одна хитрость — во входной «пирамиде», находящейся в противоположном «пальцам» углу. Она устроена наподобие камеры обскура, когда расположенное за стеклом изображение проецируется на пол. К сожалению, строительство всех павильонов, которые должны были встать вдоль канала, заморожено.

Музей органической культуры в Коломне

Создавая проекты экспозиционных пространств, мы задаем способ знакомства с искусством, стоимость выставок, отделяем его от города или соединяем с повседневной жизнью. Хороший пример — проект для женского православного монастыря в Коломне. В его распоряжении находится несколько коллекций, в частности, авангардных художников 1920–30-х годов, которые создавали так называемое органическое искусство. Сейчас она выставлена в стенах традиционного для этой местности узорчатого деревянного домика. Сёстры задумались о возможности строительства пространства, более отвечающего характеру произведений, благо на территории был пустой участок. В соответствии с его вытянутыми очертаниями я предложил поставить довольно длинный корпус, состоящий из 7-ми блоков-отсеков по 150 кв.м, соединенных диагональным проходом. Естественное освещение в вытянутом с юга на север здании логично организовано за счет световых фонарей, раскрытых на север — никаких прямых солнечных лучей и эффектный сфумато. Дробное же решение позволяло легко комбинировать в одном здании несколько выставок разной длительности от краткосрочных, до постоянных. То есть привезенная выставка, обычно небольшая помещалась бы в один отсек, а какая-то более долгая занимала бы их несколько. Сквозную диагональ, упомянутую выше, я превратил в закрытый мост с окошками. Он поднят над полом экспозиционных залов на 3 метра, соответственно по нему можно пройти без билета, оценить стоит ли выставка посещения, а заодно срезать дорогу. Проект пока не реализован, кажется, монастырь испугался собственной прогрессивности.

Новая Голландия

По истине исследовательским стала работа, заказанная фондом «Айрис» (основательница Даша Жукова). Есть в Санкт-Петербурге треугольный искусственный остров Новая Голландия, созданный для нужд морских военных в XVIII веке. Тогда была предложена инновационная система хранения мачтового леса по вертикали. Это прекрасный памятник русского классицизма, склады спроектированы Саввой Чевакинским, знаменитая арка Валлен-Деламота, бассейн в центре с регулируемым уровнем воды для испытания судов, цилиндрическое здание гауптвахты, кузня… В советское время там располагалась воинская часть, которая заметно подпортила все это, а при отъезде в начале 2000-х вынесли даже брусчатку, которой было замощено внутреннее пространство.

Уже в этом десятилетии остров был передан Фонду для организации там центра современной культуры. Чтобы понять, что делать с этим пространством, 8 известных архитекторов были приглашены для участия в своеобразном конкурсе-консультации. Нас попросили сделать предположения о потенциале развития пространства острова в качестве центра современной культуры, самостоятельно придумав функциональную программу. Среди приглашенных оказался голландец Рэм Колхаас, британец Дэвид Чипперфильд. Список включал и две российские команды: «Студию 44» петербуржанина Никиты Явейна и меня с Георгием Солоповым.

Мы вдохновлялись очень разными явлениями, связанными с историей города, его жизнью, а также деятельностью фонда-заказчика. Так, подумав о краткости теплого сезона в Северной столице, мы решили выбрать достаточно сумрачную манеру подачи проекта, отказались от стандартных рендеров, которые буквально любую точку планеты превращают в пляж с ярким солнцем, голубым небом и шезлонгами, и обратились к графике гравюр Остроумовой-Лебедевой. Мы вспомнили об удивительных бревенчатых конструкциях, которые Монферран спроектировал в свое время для установки Александровской колонны на Дворцовой площади. Одновременно архаичные и высокотехнологичные для своего времени они позволили поднять 40-метровую каменную глыбу. К тому же мы абсолютно случайно нашли фотографию Крюкова канала одной из границ острова, на которой он запечатлен до облицовки гранитом, и увидели, что в основе конструкции — частокол свай. Нам показался этот образ достаточно неожиданным, настолько мы все привыкли к каменности этого города. Еще один инновационный прототип нашего предложения — Бахметьевский гараж Константина Мельникова и Владимира Шухова, расположенный в Москве. Там где в тот момент действовал цск «Гараж», того же самого фонда. Казалась интересной идея переноса этой ситуации в Петербург. Ну и последнее — во время работы над проектом я прослушал довольно много русской классицистической музыки, в соответствии со стилем объекта. Должен признаться: это ужасно скучно. Зато в процессе попалась нотная запись произведения «Ах, по мосту, по мосту», выразительная не в звуке, а именно в отображении на листе.

Поскольку вся Новая Голландия — памятник архитектуры, то трогать тут толком ничего нельзя. Я предложил бывшую гауптвахту превратить в престижную гостиницу, а кузню сделать локальным музеем. Сложнее было с корпусами складов. Они были приспособлены для складирования предметов, а не человеческой активности: высотой в 20 с лишним метров, довольно глубокие, около 30 метров, и нарезаны на узкие, чуть меньше 9 метров секции. Мы решили, разместить в них своеобразную платоновскую академию, прибежище для большого количества людей, занимающихся искусством в широком диапазоне: художников, писателей, веб-дизайнеров, театральных режиссеров и актеров, тех, кто занимается модой, танцем и т.д. В качестве консультантов я привлек 10 петербургских интеллектуалов из этих областей, и ни рассказали об особенностях их работы и процессе возникновения того или иного произведения. Предполагалось, что такие люди приезжают в эту резиденцию, кто на месяц, кто на год. Один для того, чтобы закончить книгу, другой для того, чтобы сделать выставку. Те, кому надо уединение, работают на более высоких этажах, под крышами, другие ниже. В свою очередь первые этажи, у которых прямой контакт со двором, заполнены городскими функциями вроде кафе, магазинов, детских студий, ремесленных мастерских, еще чего-то такого же.

Пространство двора организовывалось за счет геометрического орнамента, в основу которого лег арочный модуль конструкции складов. Это задало бы визуальную динамику и могло бы в действительности разыгрываться за счет размещения на этих линиях временных летних павильонов. Казалось бы, что они выехали из этих арок.

И только со стороны Адмиралтейского канала, где периметр острова не закрыт, мы разворачивали новую стройку. Концертно-выставочный комплекс с театром на 1200 зрителей и экспозиционный зал на 4500 кв.м. мы упаковали в треугольный план, перекрытом набором лестниц и пандусов шириной все те же 8,6 м как арки Чевакинского. Получившуюся конструкцию мы назвали «Дом русские горки». Предполагалось, что в летнее время туда будут вывозить деревья в кадках, расставлять там столики, как во французских кафе, и короткий период с середины мая по середину августа эксплуатировать как висящий зимний сад. Площадь первых трех эксплуатируемых ярусов — 3,5 тысячи квадратных метров.

У этой истории не оказалось продолжения даже как городской дискуссии. Единственное позже пригласили голландцев, предложивших временное ландшафтное решение, которое обеспечивает работу острова в летнее время в режиме поп-ап.

ГЦСИ во Владикавказе

Я много рассказываю про нереализованное, но в действительности проекты из-под сукна иногда достают спустя много лет. Так сложилось в моей работой для Владикавказского филиала ГЦСИ. Ему передали небольшой павильон в центре города в парке Хетагурова. Первоначально это был модернистский стеклянный куб кафе с красивой спиральной лестницей внутри и площадкой на крыше. В 1990-х его превратили в галерею, провели там одну выставку, и забросили. В итоге, наш проект по бумагам называется капитальным ремонтом.

Здание стоит одновременно на двух берегах: Терека и паркового пруда. Главным фасадом всегда считался ориентированный в парк, поскольку здание служит завершением длинной аллеи с колесом обозрения и другими развлечениями. Но нам показалось, что обделять гуляющих вдоль реки не верно, поэтому на первом этаже появился сквозной пассаж с берега на берег шириной 6 метров. Вдоль него мы разместили кафе, магазинчик, аудиторию на 40–50 человек, детский центр. Из этого прохода можно подняться и на второй этаж, где размещен выставочный зал. 3-й этаж административный: с кабинетами сотрудников, библиотекой и т.д. Кровлю мы предложили сделать эксплуатируемой и также как и пассаж доступной для всех.

У павильона комфортная первоначальная сетка колонн: 6х6 и 6х9 метров, что позволяет при желании членить объем на более мелкие части, а также легко встраивать стандартное экспозиционное оборудование. А вот с внешним периметром у него оказались большие проблемы. В ходе изменения назначения здание в 1990-х обнесли грубыми бетонными панелями, причем без фундамента в сейсмоопасном регионе. Для восстановления жесткости, мы создаем внешний контурный каркас. В его пространстве удачно размещаются блоки кондиционеров и другие технические элементы, обычно уродующие фасад. А закрываем все оцинкованной решеткой 2,5х5 см. В качестве декорации мы предложили разместить на фасадах большие декоративные круги, которые по правилам азбуки Брайля прочитывались бы как ГЦСИ и NCCA, то есть были бы вывесками. Но как мы понимаем, те, кто могут видеть эти круги, как правило, не нуждаются в Брайле и не понимают его. Я подумал, что это удачная метафора современного искусства.

Дом Мельникова

Особенность следующего проекта связана с обжитостью пространства. Я был приглашен к участию в конкурсе на преобразование дома архитектора Константина Мельникова в мемориальный музей автора и его сына, живописца Виктора Мельникова. Это замечательное всемирно известное произведение, экстерьер которого знаком большинству: два цилиндра составлены на центральной оси, а их стены изрезаны шестигранными окнами. На этом узнавание дома для нас заканчивается. На самом деле, как и многие жилые дома, он построен не для того, чтобы на него смотрели снаружи, а для того, чтобы из него смотреть наружу. Он устроен изнутри наружу. Оказавшись в интерьере, вы поражаетесь его геометрии. Я даже делал как-то для выставки специальный макет из прозрачного оргстекла, чтобы можно было составить впечатление, в том числе, и о внутреннем пространстве.

Будем честны, такой конкурс было бы правильнее делать среди культурологов, архитектуроведов или кураторов, потому что это памятник истории, у него есть охранная зона, цивилизационная ценность. Архитектор же — последний человек, который будет заботиться о сохранении здания своего коллеги. Тем не менее, мы старались быть внимательными к наследию и больше проектировать процесс жизни музея, чем его материальность.

В мире немало музеефицированных домов архитекторов, и я их изучил. Стало понятно, что большинство из них свободны от бытовой начинки: книг, чертежей, тем более всякой кухонной утвари. Как только здание переходит в музейный режим, то включаются правила хранения, а вернее сохранения. Графику убирают, поскольку ей вреден свет, даже искусственный в 50 люкс при котором ее разрешается экспонировать не дольше полугода. После этого она лет на 5–6 закрывается. Вот в музее Джона Соуна акварели, которые делал его сотрудник Ганди, показываются дважды в день по 15 минут. На это время раскрываются специальные ставни, и люди смотрят. Если ты не попал в сеанс, то не увидел. Так же строго с большинством произведений на бумажных носителях: книги, фото. Эти требования одинаковы во Франции, России, Америке, что делает возможным обмен выставками.

Поскольку в доме Мельникова огромное количество окон, и наблюдение за падающим из них светом — часть переживания того как запроектировано это пространство, то выставлять здесь практически ничего нельзя. Иначе сразу потребуется закрывать проемы. Проект же наоборот учитывал то, что в Москве солнечных дней не так много — мы заложили возможность установки снаружи софитов, которые имитировали бы солнечный свет соответствующий реальному времени дня. Единственное, решили оставить живописные портреты Мельникова и жены. Кроме того великого автора должна была представлять сохранившаяся запись его голоса. В остальном на стенах, там, куда не попадают прямые лучи можно было бы повесить распечатки фотографий дома разных периодов.

Лейтмотив очищение пространства от лишнего продолжился в избавлении пространства от касс и билетеров. Я предложил всю пропускную систему перенести на сайт музея, в приложение, которое позволяло бы оплатить вход на определенный сеанс. Важно, что должны быть сеансы для групп человек по 15, чтобы толпа не забивала дом.

Естественно, мы убирали ковер, записанный собаками и восстанавливали спальню в первоначальном виде золотой шкатулки с полом, плавно переходившим в стены, с подиумами кроватей, на место которых давно въехала обыкновенная ничем не ценная американская мебель. Для многих эта концепция оказалась противоречивой. Существует мнение, что этот дом — еще и памятник советскому быту великого архитектора. А тогда надо сохранять на своих местах и белые занавесочки, которые вешала его жена, и салфеточки, которыми накрыт телевизор, и иконку в уголку, все это умиление московского быта. Но я не понимаю, как это делать, по крайней мере, на музейных основаниях.

ГМИИ им. Пушкина

И последний пример из моего опыта. Вот уже четвертый год я занимаюсь проектом нового пространства для Музея изобразительных искусств им. Пушкина. В рамках формирования так называемого «музейного городка» вокруг главного здания в расположенную по соседству усадьбу Голицыных должна переехать коллекция импрессионистов. Саму усадьбу начали строить еще до существования всякого музея в XVIII веке, и первым ее архитектором был уже упоминавшийся мною Савва Чевакинский. Позже здание перестраивалось под руководством известного московского архитектора Матвея Казакова — фасад и разрез представлены в одном из его альбомов чертежей. Там видно, что у здания был выразительный фронтон, на который очевидно отреагировал в декоре фасада Роман Клейн, автор музейной постройки.

Князья Голицыны, как известно, интересовались искусством и были меценатами. Так в основанной ими Голицынской больнице была небольшая галерея, чтобы искусство поддерживало выздоровление пациентов. А в этой усадьбе в какой-то момент открылся первый публичный музей, занявший 7 помещений второго этажа. 3 раза в неделю на протяжении 20-ти лет обеспечивался открытый доступ к коллекции примерно из 200 полотен преимущественно итальянских. После коллекцию продали Эрмитажу. В этом же здании в 1919–20-м годах Наркомпрос занимался закупкой и распределением уже авангардного искусства по музеям новой социалистической страны. А в коне 1920-х в усадьбу вселилась Коммунистическая академия, которая воспитывали будущих партийных лидеров. И вот на этом этапе здание серьезно изменилось. Тогда был уничтожен упоминавшийся парадный фронтон, главный вход перенесен на другую сторону корпуса, к тому же надстроили еще 2 этажа. Сейчас оно похоже на типовую школу 1930-х, тем не менее, в 1960-х кто-то, желая спасти историю места, включил постройку в список охраняемого наследия, как «усадьбу Голицыных с надстройкой».

Первая наша идея заключалась в восстановлении исторического облика за счет камуфляжа всего приделанного позже при помощи стеклянной или металлической ширмы и возвращения ранних фронтона и балюстрады. Но по законодательству мы не просто не имеем права трогать памятник, но и изменять его облик. Поэтому так резко нам поступить никто не дал. Сейчас решено, что мы все же разбираем надстройку, просто из-за того что ее шлакоблоки в плохом состоянии и повторяем тот же фасад в бетоне, со всеми его окнами и деталями, а сверху прикрепляем ширму из стекла повышенной прозрачности, позволяющего видеть, все что за ним. Один элемент в качестве эксперимента там висит уже 2 года. Таким образом мы выравниваем существовавшую когда-то на Волхонке цепочку двухэтажных строений, не изменяя букве закона. В то же время это стекло можно использовать в качестве носителя афиш и другой музейной информации.

Вывод из предмета охраны подгнивших советских материалов позволил новую стену сделать тоньше предыдущей, отступив ею от внешнего периметра. Так мы обеспечили необходимый зазор для эксплуатации стеклянной части, поскольку толщина старой стороны превышала метр. Кстати после установки стекла его не надо будет мыть 8 лет благодаря покрытию гидрофобной смолой. Помимо декоративного смысла у этого решения множество практических достоинств. Создав второй контур мы уменьшили на 15% теплопотери дома, соответственно и затраты на отопление. Повысили акустические характеристики. Вместе со стеной мы вывели из-под охраны и заплесневевшую конструкцию кровли, которая по нашему проекту станет также стеклянной.

Планировками до нас пытались заниматься реставраторы, но 6 вариантов были отклонены музеем. Мы предложили начинать музей прямо с вестибюля, где в специальных касcетах могут быть экспонированы плакаты или шпалеры. У нас хитро организован гардероб с использование служебного коридора, который всегда был в таких усадьбах. Ведь обычно в музеях гардеробы занимают немыслимые площади, которые при этом востребованы лишь половину года, а вторую простаивают.

Парадные залы усадьбы займут Матисс, Боннар, Майоль. На 3-й этаж попадает мало света, поэтому там будут представлены светочувствительные экспонаты. Для связи третьего и четвертого этажа мы вместо лестницы устраиваем целый амфитеатр, на нем можно отдохнуть после знакомства с искусством. На четвертом этаже под остекленной крышей будет демонстрироваться живопись. В ответ конструкции кровли нами разработана серия ажурной мебели то ли а-ля Шухов, то ли а-ля Певзнер. Кстати, внутри кровли спрятана емкость для вентиляционного оборудования. У нас первые два этажа вентилируются и отапливаются из подвала, а верхние из-под кровли. В прошлом году проект прошел экспертизу, причем архитектурная часть без замечаний, что бывает крайне редко.

Открытые лекции в рамках воркшопа "Весенний МАРШ 2017".